Аквамарин  - Андреас Эшбах

– Это запрещено? – отвечаю я несколько более дерзко, чем следовало бы.

– Это нет, – замечает он. – А вот генетические манипуляции в нашей зоне запрещены.

В это мгновение на нас обоих падает тень – отец Пигрита возник из ниоткуда и возвышается над нами как гора.

– Означает ли это, – спрашивает он ледяным тоном, – что Саха должна быть наказана за то, что спасла жизнь этому мальчику?

Доктор Уолш вжимает голову в плечи.

– Речь не об этом. Речь о Принципах неотрадиционализма.

– Ах, – произносит профессор Боннер таким тоном, как будто только что обнаружил нечто крайне любопытное. – Ну да, Принципы. Их знает каждый. Но кто помнит преамбулу Принципов? Вы вот помните, доктор Уолш?

Доктор злобно смотрит на него снизу вверх.

– Что вы хотите этим сказать?

– Если бы вы помнили, как звучит преамбула, вы бы знали ее главный постулат: Принципы должны служить людям, а не наоборот.

Доктор Уолш упрямо выпячивает подбородок.

– Это уж решать Городскому совету, – заявляет он. – Ну, или Совету зоны.

Профессор Боннер ухмыляется.

– Вот именно. А мы же не хотим высказывать какие-то суждения до того, как эти органы выскажут свои?

Какое-то мгновение доктор Уолш не знает, что сказать. Но быстро приходит в себя и произносит сквозь зубы:

– Только не стоит питать чрезмерных надежд. Особенно вам, как историку.

После чего он разворачивается и уходит сопровождать группу, поднимающую Бреншоу на борт санитарной лодки.

Я поднимаю глаза на отца Пигрита.

– Что он хотел сказать этим «вам, как историку»?

Профессор Боннер смотрит на меня, и в его взгляде читается глубокая озабоченность.

– Он хотел сказать, – тихо отвечает он, – что до настоящего момента каждый случай неразрешенной генетической манипуляции заканчивался депортацией из неотрадиционалистских зон.

Неделя обещает быть ужасной. Но мне можно домой, это радует. Правда, доставляет меня туда полиция, к ужасу тети Милдред и под любопытными взглядами всей округи. Мне надевают на ногу электронный браслет, чтобы следить за моими перемещениями, и запрещают мне выходить из дома. Праздник удался, полнейшая катастрофа. Удивительно, что еще каких-то пару часов назад я чувствовала себя звездой и была уверена, что времена, когда меня обзывали Рыбьей Мордой, остались позади!

Всё воскресенье тетя Милдред занимается тем, что в отчаянии ломает руки. То и дело ее начинают сотрясать рыдания, которые сопровождаются невнятными жутковатыми звуками. Такой я ее еще никогда не видела. Я тоже совершенно раздавлена.

Раздавлена, но в то же время невероятно зла, до такой степени, что мне кажется, у меня глаза вытекут от ярости. Может, надо было дать Бреншоу утонуть? В этом была моя ошибка? Если да, то шли бы они ко всем чертям, эти благородные хранители неотрадиционалистских ценностей.

Я что, просила, чтобы меня генетически модифицировали?

К вечеру рыдания и заламывание рук несколько ослабевают. Мы начинаем строить планы. Тетя Милдред достает планшет, открывает карты, ищет условия переселения. Конечно же, мы не обнаруживаем ничего такого, чего и так не знаем: метрополии принимают всех (поэтому они и называются свободными зонами), но там дорого. Жить в зонах концернов дешевле, но нужно соблюдать миллион правил. Религиозные зоны требуют, чтобы ты исповедовал их религию. И так далее и тому подобное.

Но в целом хорошо задуматься об альтернативах.

Утром в понедельник перед нашим домом паркуется полицейская машина с двумя полицейскими, которые не двигаются с места, пока после обеда их не сменяют двое других полицейских. Которые тоже не двигаются с места.

Мы понять не можем, что бы это означало. На выходных, чтобы я не сбежала, было достаточно электронного браслета, зачем же теперь дополнительные усилия? И почему они так боятся, что я сбегу, если депортация и есть то наказание, которое меня ждет?

Всеми этими вопросами я задаюсь, пока в какой-то момент не обращаю внимание на машины, которые вновь и вновь нарезают круги по Поселку. Машины, в которых сидят люди, лиц которых не разглядеть. Машины, которые так медленно ездят, что это бросается в глаза, и, похоже, ждут какого-то момента. Момента… для чего? Этого я, пожалуй, даже не хочу знать.

Я начинаю подозревать, что полицейские могут быть здесь для нашей защиты. Мысль, от которой у меня бегут мурашки.

На самом деле мне бы больше всего хотелось просто уехать. Я всё еще злюсь и чувствую, что со мной обошлись несправедливо. Если я так не подхожу к Принципам неотрадиционализма, что меня начинают подкарауливать жители этого ах какого распрекрасного города, тогда к черту эти Принципы и этот город! Тогда лучше куда-нибудь еще, добровольно, – уж где-нибудь в этом мире найдется место для нас, место, которому я буду подходить!

Но мне достаточно взглянуть на тетю Милдред, чтобы понять, что это не выход. Я не могу оставить ее одну, да и не хочу этого. Но и вынуждать ее уехать не хочу.

Ну, значит, я буду играть в эту жестокую игру, позволю всему этому происходить со мной и буду надеяться, что Совет проявит понимание.

Вечером навестить меня приходит Пигрит, чему я очень рада. Первое, о чем он рассказывает, – это что у организаторов праздника теперь большие проблемы. По всей видимости, уже далеко не первый год звучала критика мер безопасности, в особенности что касается автономного погружения. Когда я рассказываю ему про машины и сидящих в них людей, он говорит:

– Ой, слушай, это наверняка просто журналисты.

– Журналисты? – удивляюсь я.

На что Пигрит объясняет мне, что запись того момента, когда нас с Бреншоу вытаскивают из воды, уже облетела весь мир. И сюда устремились толпы журналистов в надежде на интервью со мной.

– Вот только, как назло, у большинства журналистов установлены коммуникационные импланты, – добавляет он с ухмылкой. – А они у нас тут запрещены. Поэтому на границе Зоны их всех разворачивают. Ну а те, которым удается просочиться, всё равно остаются ни с чем, потому что полиция не разрешает никаких интервью, пока идет расследование.

А пресловутое расследование, насколько ему удалось выяснить, в данный момент в первую очередь занимается вопросом, что же это была за сеть, в которой запутался Бреншоу.

– Это была ловчая сеть, – рассказывает Пигрит. – Причем реально подлая, с датчиком движения, саморазворачивающаяся и в первые секунды невероятно липкая. В клинике потребовалось два часа, чтобы удалить ее остатки с ног Бреншоу, и в некоторых местах ему пришлось пересадить кусочки искусственной кожи. Такие используют, чтобы ловить живыми крупных морских зверей. Акул, дельфинов, китов. И полицейские водолазы нашли еще кучу ловушек вокруг Развалины.

– Кто же их расставил? – удивляюсь я.